Ответ абсолютному отчаянию

Маша: — ЗАЧЕМ?!

Лада:

— У этого «зачем?!» есть два облика.

Один – это ЗАЧЕМ как трезвенье от вовлеченности. Полезно бывает усомниться в важности слишком навязываемого. «Ой-ли, так ли уж это важно, как пытаются это представить?»

Но есть еще и другой облик этого же «зачем?!». А именно: тотальное сомнение… отчаяние… тоска СМЕРТНАЯ.

Когда такое находит, непонятно вообще, зачем жить. И это весьма мучительно. Только на самом деле такое суть муки родов. Или оно подобно, пожалуй, кризису среднего возраста. Только не телесного возраста, а душевного. Бывают кризисы к смерти, бывают к жизни. Те и другие весьма остры и… Что и – прекрасно передает, на мой взгляд, стих Омара Хайяма:

«Всех врагов победил. Ну и что?
Много злата скопил, много деток родил. Ну и что?
До ста лет на земле, посмотри-ка, дожил… Может быть, до трехсот проживешь. Ну и что?»

Вот этакий пессимизм…
Пожалуй, никто еще так не исчерпал тему скепсиса. Глобального скепсиса. Очень вот наглядно поставил Хайям вопрос.

Да и у современных авторов можно найти подобное. К примеру, французский писатель Фредерик Бегбедер вот как выразил это душевное состояние: «Я мертвый человек. Я просыпаюсь утром, и мне нестерпимо хочется одного — спать. Я одеваюсь в черное: ношу траур по себе. Траур по человеку, которым не стал»!

Да, надо признать, основание для такой тотальной тоски наличествует. Потому что с этим вот миром что-то не так… что-то вот ГЛУБОКО не так с ним!

Даже если ты достигнешь всех своих целей, здоровья при этом не растеряешь, выиграешь во все свои какие-нибудь игрушки… так вот – и победитель при этом получает что-то не то, что-то совсем другое, чем он рассчитывал получить.

Странная иногда складывается картина. Тут, вроде, у нас не ад все-таки. Ведь иногда призы тебе достаются, не всякое усилие – мимо… Но вот они какие-то не такие, какими бы должны быть, призы эти. То ли они повыдохлись, пока ты за них сражался? То ли навязан какой-то странный ритм восприятия, постоянно смещающий акцент? Словом, что-то не так будто бы в самой природе вещей и, казалось бы, – безнадега полная! Перемежающаяся лихорадка тоски достанет хоть царя всей планеты, хоть … – заполните сами.

И все же надежда есть. Надежда, говорят, умирает последней. Я в это не верю, правда. Ибо, по моим наблюдениям, надежда бессмертна.

И вот, я скажу, в чем причина ее бессмертия. Если ты так отчетливо сознаешь: призы не таковы, все не таково – это значит, в тебе хранится очень и очень сильное и очень ясное представление о… ТАКОВОМ. Ты, значит, видел – говоря языком философов – НЕИНОЕ Николая Кузанского!

Это был богослов такой в Средние века. (Кстати, вот опять… Николай. – смотрите мои прошлые лекции.) Формально он был католик, этот Николай Кузанский, а на самом деле похоже, что… православный.

Он ведь прославляет Царствие Божие. Со всею западной холодностью, но доносят его писания сокровенный жар этой веры в Царствие: НЕИНОЕ… оно – существует! И, более того, Кузанский, показывает «на пальцах», как нечего делать: и ничего другого не существует, кроме как НЕИНОЕ. Вот.

Мы маемся несуществующими проблемами. Это – Майя. Мы просто, видимо, где-то согрешили случайно.

Грех. Это слово происходит от протосанскритского «гореху». Вот и горюем… Как будто рыба запуталась в сетях. Или: как будто конь заблудился в чаще.

Такое положение означает: ЕСТЬ возможность выпутаться, ЕСТЬ шанс как-то разгадать эту загадку. Загадку пребывания нашего здесь, выражаемую иногда словами «зачем это всё?»… Как там это говорил классик?

«Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать».

И это «страдать» не в смысле, что… мазохизм какой-то. А вот… страдание обостряет мысль; не спеши умирать – ведь вдруг за Порогом страдания уже не будет. Уверен ли, что ты достаточно обострил мысль? Можешь ли ты, положа руку на сердце, сказать: я готов к смерти?

Какое прекрасное УПРАЖНЕНИЕ эта жизнь…

Итак, существует НЕИНОЕ. Оно – настоящее. А это все, что вокруг него – не совсем настоящее, скажем так. И мы должны что-то сделать, чтобы опять нам открылось: рыба плывет свободно, конь скачет в чистом поле. А то так даже не конь, Иван-царевич на сером волке с Василисой Премудрою на коленях, да еще и Жар-Птицу держит. (И волк тут будет ЗЕМЛЯ, птица же ОГОНЬ, двое ВОДА и ВОЗДУХ…)

Ты сделаешь невозможное. Ты откроешь, как раздобыть сколь угодно времени, чтобы сделать следующий шаг. И сможешь останавливать любое мгновение. И уходить в затвор, и пребывать хоть тысячу лет, пока ты не обнаружишь истину. Истину того самого мгновения. И тогда ты в него вернешься. И твои слова прозвучат правильно. И будешь подобен старцу, на плечах коего – великая схима. И станет вокруг тебя НАСТОЯЩИЙ мир.

В нем сможешь легко летать и ходить сквозь стены. И ты познаешь Тело Славы свое… Оно ждет; оно напоминает сосуд, увитый виноградными гроздьями.

Тогда ты уже не скажешь: все призы выдохлись. Не скажешь, что тебе всего недостаточно, что может предложить этот мир. Потому что ты ведь его исправишь – своим Прозрением.

На этом пути полагаться можно лишь на Бога и ведение. Ни наука (знание без веры), ни религия (вера, отлученная знания) не примут этой попытки. Об этом написал однажды под знаком ведения – Весов (6 октября 1986) – поэт Ярослав Астахов:

Один из способов одиночества

Ученый муж, прими меня
В ученики. Тоска жестока:
Узнать бы, как вершит полет
Тот, Чей не ведаю расчет,
Но верю тонко и глубоко.

И мне ответом: Не пеняй,
Тебе и так не одиноко –
Мечтою выстроен твой дом,
Ты ей живешь, а не трудом,
Ты веришь тонко и глубоко.

Святой отец, прими меня
Своим послушником без срока.
Пугаюсь каменных икон,
Мне дик алтарь, смешон канон,
Но верю тонко и глубоко…

И мне ответом: Не пеняй,
Но не тебе дороги рока –
В снегах любых твоих высот
Цветок сомнения цветет,
Ты веришь тонко и глубоко.

Вот в этих словах и заключено лекарство от абсолютной тоски: веришь тонко и глубоко. Русская Северная Традиция может выразить содержащийся в них смысл одним словом: ведаешь.

Рекомендуем × − +